Певец революции

Именно так называли в свое время Владимира Маяковского. В его честь названа одна из улиц в Дзержинском районе.

В советские годы поэт и драматург Маяковский соперничал в декларируемой к нему любви власти лишь с Максимом Горьким. Однако противоречивость личности этого безусловно талантливейшего человека при жизни не всегда способствовала его популярности у властей. В своих произведениях Маяковский был бескомпромиссен, поэтому и неудобен. В произведениях, написанных им в конце 1920-х годов, стали возникать трагические мотивы. Критики называли его лишь «попутчиком», а не «пролетарским писателем», каким он себя хотел видеть.

Именно в это время Владимир Владимирович побывал в Перми.

В 1928 году в городе состоялось два его выступления: в первый день — 31 января — в зале агрофака Пермского университета (теперь — здание сельскохозяйственной академии) с чтением поэмы «Хорошо!», на второй день — в землеустроительном техникуме (теперь — институт культуры). Надо ли говорить, что для пермяков это было значимое событие. На выступлениях зал был переполнен, даже в открытых дверях толпился народ. Свидетели этого общения запомнили наиболее скандальные выпады поэта, не слишком церемонившегося с провинциальным плебсом. Рассказывают о том, что одна из любительниц чистой лирики поднялась с места и заявила: «Мы не понимаем вашей поэмы «Хорошо!», это барабанщина».

Маяковский достойно иронично отреагировал на это замечание: «А знаете, что я вам посоветую, коль не понимаете мою поэму «Хорошо!»?» У меня есть стихотворение «Хорошо» для детей. Начинается оно так: «Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: что такое хорошо и что такое плохо». Вот и читайте себе это стихотворение. Оно вам будет понятно». Из Перми поэт увез целый ворох записок, обращенных к нему, намереваясь использовать их в книге «Универсальный ответ».

А вот как отозвалась пермская пресса на визит поэта: «Выступления Вл. Маяковского носят несколько необычный характер. На эстраде не только поэт, а публицист и агитатор. Читку стихов он сопровождает объяснениями, в которых раскрывает имена и события, малознакомые читателю. Поэтому стихи и поэма, прочитанные с эстрады, приобретают новый интерес... Уменье сделать ударение на нужном слове делает стихи Маяковского в читке удивительно конкретными: из них выпирает факт, а не поэтическое измышление. Так становится почти осязаемой картина голода и разрухи в поэме «Хорошо!»... Несколько грубоватая у Маяковского, но всегда остроумная (своеобразный словесный фельетонизм) манера отвечать на записки является интересной формой общения поэта с публикой» («Звезда» (Пермь), 1928, 2 февраля).

Перед вторым выступлением Маяковский встретился с группой молодых пермских поэтов.

«— Уж очень ругают стихи, — жаловались мы Маяковскому.

— Не поддавайтесь! Если стихи тревожат — за них будут ругать.

И тут, конечно, нами был задан извечный позорный вопрос начинающих:

— А писать все-таки надо?

— Плохо, когда вы будете писать потому, что вам позволили. Не нужно спрашивать. Если есть что сказать — говорите, говорите, говорите, несмотря ни на что. Только тогда станете поэтом.

На следующем выступлении Маяковский был еще веселее, он перебрасывался репликами с нами. Ему, видимо, помогло то, что он узнал, чем дышит местная молодежь, это давало необходимый контакт с залом» (Е. Вечтомова, 1953).

Трагичная дальнейшая судьба поэта и короткое полузабвение, последовавшее после добровольного ухода Владимира Маяковского из жизни, сменились «обронзовением» и превращением едва ли не в главного пролетарского писателя. Однако уверен, что постижение наследия поэта еще впереди. Недаром он писал в далеком 1925 году:

Я хочу быть понят родной страной,

а не буду понят —

что ж?!

По родной стране

пройду стороной,

как проходит

косой дождь.